Из воспоминаний Мартемьянова Василия Семеновича.
(16.02.1909 – 02.08.1995)
Удивительно! Я студент Карабашского общеобразовательного рабфака. Почему удивительно? Как же не удивительно, когда я, не окончивший трёх классов начальной школы, и четырёх месяцев Петропавловской совпартшколы принят на первый курс рабфака, куда принимались с семью классами. И принят я был без помощи каких бы то не было лиц или кармана. Всё было случайными обстоятельствами. И конечно, зависело во многом от меня самого.
Как я был недоволен собой, что в детстве, при живых родителях, когда была возможность учиться, я старался отлынивать от учёбы, пропускал занятия. И ведь досадно то, что я был способным мальчиком. Я рано научился читать и писать, в первый класс пошел кое с каким богажом. Учился хорошо, но учиться было неохота.
Почему так? Ответ простой. Сама постановка обучения детей в нашей станице не способствовало получению образования, хочешь учись, хочешь нет. Дома твоему хозяйству нужны были рабочие руки, даже детские руки. Умеешь читать и писать, знаешь дважды два и ладно, чтобы погонять быков или убирать сено и хлеб, ходить за скотом, грамота не нужна. Хотя нельзя сказать, что наши родители не стремились дать детям образование, но и у нас это шло самотёком, поэтому старшие мои братья Анфим и Александр перейдя в шестой класс, бросили школу.
У меня же дело обстояло иначе. В первый класс я пошёл осенью 1917 года, во второй в 1918, осенью же 1919 несколько детей проучились в третьем классе и оставили учёбу. Причин было много, но основная — это тифозная зима.
В декабре 1920 года умерла наша мать. А в феврале 1921 года — кулацкое восстание. И если наша семья состояла из десяти человек, нам было не до учёбы. С наступлением весны от учёбы меня оторвали, взяли на посевную. В мае того же года отец сошёлся с Никитиной Матрёной, у которой всё богатство состояло из четырёх детей. Старшей дочери было 13 лет, а младшему три года. Тут уж было не до учёбы.
II Желание и возможности.
Примерно в 1926 году у меня возникло сильное желание учиться. Но возможностей не было. К этому времени мы лишились отца и дома, который был продан в 1922 году, сам же отец , лишившись всего, летом 1923 года лишил себя жизни, застрелился. На иждивение нас взял 24-летний брат Анфим.
Летом 1926 года мы все переехали в лесничество Золотой Бор , которое находилось в урочище Мирная долина. Лесничество выписывало много книг, журналов и газет, да и у нас книги Руднева были почитаемы среди художественной литературы.
Анфим работал сначала счетоводом, потом бухгалтером. Александр был призван в Армию вначале 1925 года, сестра Катя вышла замуж и наша семья всё же состояла из восьми человек. Сначала было трудно жить, но к лету 1928 года мы поднялись на ноги. У нас уже было две пары быков, две лошади, три коровы, овцы, козы, куры, утки, огород. В 1928 году был снова хороший урожай на хлеб, картошку и овощи. В том же году приобрели сепаратор, на котором был хороший заработок.
Чтение книг, журналов и газет возбудили во мне желание учиться. Но где и как? В то время издавался журнал «Рабфак на дому». Выписали и мы. Стал я заниматься. И тут мне помог только что окончивший БЛТ (Боровской лесной техникум?) 23 летний Негдарин Корнелий Харитонович, прибывший на должность помощника лесничества.
Готовился я без особого успеха, отрывками, занят был хозяйством, к тому же в то время я работал временно лесником. А что я мог сделать, если не имел даже 3-х летнего образования. Помню, как я учился алгебре. Какие-то иксы, игреки, зеты, аргументы и прочие непонятные мне математические дроби. Я даже не знал простых дробей, а что говорить о русском языке и прочих учебных предметах!
И всё же моё желание учиться побороло возможности. Летом 1929 г. (мне 20 лет) я подал заявление о приёме меня в БЛТ. Там прочли моё, совершенно безграмотное заявление, расспросили обо мне и посоветовали готовиться.
III Щучинск.
В августе 1929 года мы переехали в Щучинск. Сразу же Анфим сдал всех быков в заготскот и купил недостроенную избу, сруб бывшего амбара. Не было печи и никакого забора или загона, чтобы содержать скот. Анфим поступил бухгалтером в райпотребсоюз. Мы с Иваном занялись строительством придворных построек. Анфим достал кирпич разрушенной церкви , нанял печников. Жена его, Ульяна, обмазала и оштукатурила внутренние стены. На первое время жить было можно. Вскоре и двор был готов, но ни корма, ни топлива не было. С горем пополам и это приобрели.
Коллективизация. Анфим со всей семьёй вступил в колхоз. Остались у нас две коровы. Почему-то меня в колхоз он не записал, потому что знал моё стремление учиться. В том же (1929) году многие щучане возили в Ленинград скот по железной дороге проводниками. Я тоже решил добиться этого и во второй половине сентября нанялся в заготскот пастухом. Платили по тем временам хорошо, три рубля в сутки (Бобровое пальто стоило 36 рублей). И я добился своего, вначале ноября, вместе с местными парнями, меня направили в Ленинград. Не буду описывать эту поездку, сама по себе она интересна и комична.
IV Курсы шоферов.
Однажды ко мне пришёл Кириллов Михаил, брат жены моего брата Анфима — сват мой. Он здесь учился на радиста и сообщил мне, что решил поступать на курсы военного уклона шоферов, которые открываются при облвоенкомате. Узнав, что я уже не учусь в совпартшколе, он предложил мне поступить на эти курсы. Я не стал особенно раздумывать и пошёл с заявлением, куда надо. После прохождения посмедкомиссии, я стал курсантом этих курсов. На этих курсах готовили военных водителей. Набор состоял из разных по грамотности мужчин от 19 до 23 лет, последние, в том числе и я должны были призваться в ряды Красной Армии. До начала занятий было ещё двадцать дней и я решил съездить в Щучинск к брату Анфиму.
Анфим был удивлён моим выбором, но так уж получилось, сказал я, и потом, где бы не учиться, а учиться надо. И вот начались наши занятия. Туда и обратно мы ходили строем и с песнями. Занятия проводили три или четыре преподавателя. В основном изучали устройство автомобиля. Образцом для изучения — модель АМО(?). с резиновым сигналом и рыжеватого цвета. Машина дребезжала и скрипела, но для изучения была вполне годна.
Учил нас мужчина лет сорока черноватый, симпатичный и очень, очень добрый. Конечно, фамилию его я не помню. Изучали также азы русского языка, арифметику, четыре её действия, знакомили с дробями. К первому сентября сдавали экзамены. Наиболее трудным было вождение. Нужно было проехать в ворота, сдать назад. сделать левый и правый повороты. Но всё обошлось благополучно, сдали все. Потом врачебная комиссия по призыву в ряды Красной Армии, но меня забраковали до особого распоряжения.
V Что же делать?
После того как меня забраковали на призыв, я снова поехал в Щучинск. В ту пору трудно было найти работу шофёра, да и опыта у меня не было никакого, чтобы сразу сесть за руль. Автомобили в стране были большой редкостью. Верно летом 1929 года на окраине Щучинска, примерно там, где сейчас автобаза, стояла автоколонна, но уже в 30 году её куда-то перевели. Первым шофёром Щучинска был Иванов Сенька, заметный мужчина. Шофера в то время носили кожаные тужурки, на руках — краги, поэтому многим хотелось быть шофёром.
Вместо работы шофёром я оказался в Вознесеновской МТС в должности секретаря и председателя рабочкома. А получилось это так. Шел я как-то, размышляя о работе и повстречал товарища по совпартшколе Шепилова Яшу. Вот он то мне и помог, не совсем удачно, но я ему очень благодарен за заботу обо мне.
Завёл он меня в райком комсомола, расспросил о житье-бытье и, узнав что я безработный, без всяких возражений направил меня в Вознесенскую МТС, где меня избрали секретарём кустового комитета комсомола. Секретарём партийной организации тогда был Костя Слепышев.
Да, покоя там нам не было. Много обнаружили спрятанного кулаками зерна, коммунисты и комсомольцы активно помогали колхозам по подвозу кормов, в ремонте техники, еще очень бедной, в мастерских МТС. Впервые я там заболел гриппом, о котором раньше не имел никакого представления. Выходил меня старичок-фельдшер. Почему-то я не был снят с военного учёта в Петропавловске. Оттуда, видимо через брата Анфима пришло требование, чтоб я немедленно явился в военкомат в Петропавловске.
В воекомате меня осмотрели и оставили в том же положении — до особого распоряжения, но с учёта я был снят. В МТС я уже не вернулся. Зачем занимать рабочее место, на котором другой человек будет работать лучше. Да и на такую работу способностей у меня не было. Да и желания тоже.
Вернувшись в Щучинск и прожив там несколько дней, я уехал в Караган. Там наш земляк и сосед Дорогов Пётр устроил меня в автогараж «коруголь», помощником шофёра. Шофёром был Чирьев. Автомобиль — пятитонный ЯЗ. Через месяц Чирьев уволился, уехал в Балхаш. Машину принял я. Ездил до июня с горем пополам, жил в общежитии. Там парни были еще те – пьянки, драки. И если бы не двоюродный брат Степан Фёдорович, то я мог бы встать на опасный путь.
Стали и меня привлекать к выпивке. Особенно в этом старался сорокалетний грузин, рыжий и всегда взлохмаченный Кучемат. Он узнал, что я родной брат Алексея, очень похож на него. Алексей в то время был на неверном пути. Степан поговорил со мной, посоветовал, чтобы я порвал с этим делом, книг не было журналов — тоже. Достал как-то журнал «Крокодил», так меня подняли на смех, журнал забросили куда-то.
А тут ещё налетел на столб, разбил радиатор. Всё это, вместе взятое, заставило задуматься. Товарищ по работе, узнав о моей тяге к знаниям, посоветовал уйти с этой работы. И вскоре, в июле месяце я уволился и прямым ходом, заехав на 3 дня в Щучинск, уехал на Урал в Карабаш. Семьи Анфима в Щучинске не было. Он выиграл по займу 5000 рублей и они уехали на Кавказ.
VI Мне повезло.
До Кыштыма доехал благополучно, в кармане был проездной. А вот до Карабаша 40 км. пришлось ехать зайцем — в кармане ни гроша. Ничего, доехал. Вышел из товарного вагона узкоколейки, не доезжая станции и пошёл пешком. Чемодан и привязанное к нему осеннее пальто на рыбьем меху оставил в камере хранения в Кыштыме. У мены было два адреса: старшей сестры Татьяны и младшей Кати. Я пошёл по адресу Кати, потому что хорошо знал её мужа Бориса. В 1928 году мы вместе работали на падсочке. Помню — Карабаш, Сосновая улица, номер дома, а где это — не знаю. Дошёл до центра Карабаша, спросил дорогу. Оказалось, идти мне ещё километра четыре.
Шёл я по главной улице городка шахтёров и золотодобытчиков. Справа от меня расположились со смотрящими на меня с двумя, тремя окнами почерневшие деревянные домики, похожие друг на друга. Слева — несколько новых стандартных кирпичных двухэтажных домов. Впереди, под невысокой сопкой, шумел и ворчал завод. Из его высокой кирпичной трубы вырывался зелёный дым. Пахло каким-то горьковато-сладковатым запахом.
Свернув налево, я начал подниматься на пригорок. Перевалив его, спустился в лощину, а там опять подъем. Местность была голая и серая, справа стали появляться какие-то постройки, слева жиденький сосновый бор. Пройдя ещё метров 100, я упёрся в Сосновку. Квартиру Кати нашёл без труда. Дома была Катя с детьми: Лиля 3-х лет и годовалый Лёва. Квартира состояла из кухни в 16-18 кв. метров с русской печью, где проживали 4 члена семьи и 21-летняя сестра Бориса — Тоня. Оба работали в геологоразведке на буровой. Так я очутился в Карабаше. Вскоре и я устроился младшим работником на буровую.
Я был рад, что снова встретил Тоню, потому что она мне очень нравилась. Но я не показывал этого, втайне любуясь ею. Ничего особенного, девушка как девушка: тонкая, длинные ноги, пышные волосы, глаза с прищуром, очень синие. Курносый нос, тонкие губы, острый подбородок, маленькие уши. Очень подвижная, весёлая. Её голос часто звучал то в квартире, то во дворе, и бесконечная теплота во всём. В свободное время она помогала Кате возиться с детишками. Борис не возражал, чтобы я проживал у них, тем более, что мы были не только родственники, но и друзья. Спал я в сенцах.
Тоня и я прикрепили продуктовые карточки в столовую, куда вместе и ходили, меня она выдавала за своего брата. Работа мне нравилась, она была лёгкой и интересной. Стой вверху и орудуй там трубами, которые опускались вниз и поднимались вверх. Только на работу приходилось ходить более трёх километров, но путь лежал через смешанный лес. Вышка называлась «Пионерской» и располагалась на возвышенности.
Однажды при входе в столовую я увидел объявление о приёме парней и девушек в рабфак, который находится в Карабаше. Прочитал я это объявление, и засела у меня мысль в голове поступить в этот рабфак. Но ведь у меня нет никаких документов о моём образовании. Дождавшись Тоню, я рассказал ей об объявлении. Моё желание она одобрила и сама пожелала учиться. На моё сомнение, что меня могут не принять, она успокоила, что на то он и рабочий факультет, что принимают туда бедняков и рабочих.
Вечером пришла Маторина Нюра. Да, им хорошо, образование у них семь классов. К тому же Тоня в Щучинске окончила курсы учителей и даже год работала учительницей. Но я всё-таки подал заявление, не без помощи Тони и назавтра отнёс его в рабфак. Тоня и Нюра работали и я пошёл один.
Приёмная комиссия состояла из одного человека — студента рабфака, который перешёл на третий курс. Оказывается, рабфак существует с осени 1931 года, был он вечерним, без отрыва от производства. А в этом году решили перевести на дневное, чтобы принять не менее 50 человек, к тому же сразу на второй курс. Об этом я узнал у студента, принявшим моё заявление. Преподаватели разъехались по отпускам, остался один завуч, он и поручил 25-летнему студенту Толмачёву приём заявлений.
Прочитав моё заявление, студент стал расспрашивать меня. Расскажите о себе. Да времена были сложные. Рассказал о себе всё, что нужно. Упомянул о том, что моя старшая сестра Татьяна была одной из первых комсомолок Щучинска, что она замужем за бывшим партизаном гражданской войны, что её муж — член компартии и работает он начальником шахты Ворошиловского рудника здесь, в Карабаше. У меня было удостоверение, что я из бедной семьи.
— Заявление ваше я приму, придёте тогда-то, заявление будет рассмотрено завучем.
Были приняты заявления Тони, Нюры и знакомого парня Фирсова. Встретиться с завучем мне не удалось, тот же Толмачёв мне сказал, что о приёме в рабфак будет сообщено в местной газете в разделе объявлений. И все стали ждать объявления.
VII Экзамены.
В конце сентября в местной газете извещалось, что в такие-то дни будут проводиться экзамены. В три — четыре дня они должны быть закончены, время сдачи вечернее. И вот мы в готовности. Собрались в классной комнате ФЗО. Сидим, скучаем, перешёптываемся, знакомимся. Слышатся смешки, вопросы. Наконец заходит средних лет мужчина, румяный и с очень голубыми глазами, за ним студент Томилин. Как оказалось, пришёл завуч, ничего страшного.
— Здравствуйте, молодые люди. Что-то вас маловато. Садитесь. Что ж, начнём и сел как-то вполоборота за стол. Так ему была видна доска и класс одновременно. Всё проходило в обычном порядке, как на обыкновенном уроке.
— Кто пойдёт первым к доске, — обратился он к нам. Я сидел за последней партой и прятался за Тоню и Нюру, сидящими передо мной. Все некоторое время молчали. Наконец, с передней парты подняла руку девушка, довольно молодая в синем берете. Увидев её поднятую руку, завуч радостно вспыхнул голубыми глазами и сказал, зачем-то приподнимая руку :
— Пожалуйста. Вы можете отвечать.
Та вышла к доске и тут началось. Он ей задал какое-то предложение, она разобрала его так, как ему хотелось. Оба были довольны. Потом он погонял её по математике, и здесь девушка не подкачала. Все были довольны, и экзаменатор, и девушка, и Томилин и мы, ожидающие своей участи.
— Как ваша фамилия , — спросил экзаменатор, отмечая что-то в тетради.
— Вера Берг, — ответила она в смущении, стоя у доски.
— Хорошо. Можете садиться. Кто следующий? Пожалуйста . не стесняйтесь.
Вышел светлорусый парень лет двадцати, среднего роста, плотный и видимо, уверенный в себе. Повторилось то же самое, только с добавлением вопроса по географии. Он должен был показать границы Советского Союза. На этот вопрос он ответил почти без запинки. Это оказался Денисов Николай. Добровольцев было человек десять и все они хорошо знали материал, в том числе Фирсов, Тоня и Нюся. Я ждал и был удручён тем, что ничего с моим поступлением в рабфак не получится. Какие-то подлежащие, сказуемые, обстоятельства, теоремы, формулы, виды треугольников и многое другое, что я услышал здесь.
Потом вызывали по списку. И все, кто хуже, кто лучше, ответили по-моему неплохо. И вот я остался один, убитый неизвестностью.
— А вы что сидите? Пошли к доске.
Томилин что-то проговорил завучу. Тот внимательно посмотрел на меня и снова позвал к столу. Тут я вкратце рассказал о себе, о моём незнании, о желании учиться. Он внимательно выслушал меня. Подумал. Потом сказал:
— Что ж, мы вас примем, только с условием, если будете стараться. Всё будет зависеть только от вас. Все принимаемые ожидали результатов в коридоре. И нам было объявлено, что приняты все.
О радость! Говорят, что нет господа бога, хотя я ему не молился, не просил его, всё же помог он мне, безбожнику. Шли мы домой, шумно обсуждая экзамены. Все были рады, хвалили завуча. Узнали, что зовут его Владимир Иванович. Фамилию, к сожалению я забыл.
— А знаете, — обратился к нам Томилин, что завуч будет преподавать у нас немецкий язык. Вот еще незадача, — подумал я.
VIII Ожидание занятий.
Нам сообщили, что о дне занятий будет сообщено через газету. Я ждал этих занятий с нетерпением. Шло время, мы по-прежнему ходили на работу. В погожие, тёплые дни ходили в лес, на озеро Богородское. Не терпелось сесть за учёбу. Предполагалось, что не будет проходить без отрыва от производства, в вечернее время, без стипендии. В прошлом году набор был небольшим. 18 человек, нечто вроде пробы. Приняты были сразу на второй курс. В этом году они будут учиться на третьем курсе. Некоторых студентов, третьекурсников я запомнил. Толмачёв, Кавояров, Поздняков, Соколов, Щукин. В 1933 году они окончили рабфак и почти все поступили в высшие учебные заведения.
В это время я начал вести дневник о всём виденном. Но только вот беда, во время войны при переезде из Щучинска в Караганду наш багаж был похищен. Вместе с одеждой и бельём пропали дневник, стихи, которые я писал, будучи студентом, фотографии — все погибло. Жаль, конечно. Немного о Карабаше: В центре — медеплавильный завод, из его высокой кирпичной трубы поднимался в небо или расстилался по земле, в зависимости от погоды, мутно- зеленый дым. Это сернокислый газ. Вокруг погибла вся растительность. Гора Чипан, в трех километрах к югу, покрытая раньше лесом, теперь совершенно голая.
Нет, не нравилось мне это место, и особенно Ворошиловский рудник, где в шахтах добывали колчедан, но меня все это не интересовало, главное — рабфак. И вот объявление. В такой-то час в здании ФЗУ начинаются занятия. У нас с Тоней было несколько учебников за седьмой класс, карандаши, ручки, обещали тетради.
Продолжение здесь
