Из воспоминаний Мартемьянова Василия Семеновича.
(16.02.1909 – 02.08.1995)
Части 1-8 здесь.
IX Начало
Оказалось, что мы зачислены сразу на второй курс. Группа наша состояла из 25 человек. Проучившись не более месяца Тоня оставила рабфак и перешла на какие-то курсы. Фурсов тоже куда- то исчез, часть студентов отчислили за неуспеваемость, часть уехали. Остальные проучились три года и в 1935 году, после успешно сданных экзаменов, получили аттестаты с учительским уклоном.
Вначале я, общаясь с сокурсниками, увлекся сатирой и юмором. Сочинял юмористическую поэму, посвященную опозданиям Эли Эльфовны и подписался своей фамилией. Частушки были помещены в газете, но я чувствовал и понимал их слабость. Зачем я это сделал, не знаю. Ну подписался бы «Ёж» или «Шило» . Хотя они всё равно бы узнали. Частушки вызвали и восхищение, и недовольство. И не столько самой Эли Эльфовны, сколько её мужа.
Это был высокий мужчина, лет тридцати двух, строгий прямой, словно кол у него был в позвоночнике. Ох, доставалось же мне от него. Конечно, он умный мужчина, гонял за слабые знания его предмета. А что я знал, придя в рабфак, о простых дробях, не говоря о геометрии? К чести Эли Эльфовны, она не долго терпела мое присутствие в классе, постепенно оттаяла. И вот началось.
С этих частушек и карикатур вскоре меня выбрали членом редколлегии стенной газеты, а потом членом световой газеты, где я на стекле рисовал карикатуры на студентов.
Х Преподаватели
Русский язык и литературу нам преподавала Вера Михайловна Пойдо, молодая, тоненькая, знающая материал, но слабо знающая аудиторию, среди студентов авторитета почти не имела. Это чувствовалось во всём. Только я на это внимания не обращал, я хватал всё, о чем она говорила. Учеба мне давалась с трудом, но так как я имел безграничное желание получить образование, то всё своё время отдавал занятиям, поэтому и по русскому языку, и по литературе я успевал не хуже других, а зачастую и лучше.
Владимир Иванович, тот, кто принимал у нас вступительные экзамены, преподавал потом у нас математику, географию, историю, из-за отсутствия на первых порах преподавателей. Немецкий язык вела у нас его жена. Вот где была пустая трата времени и средств, она не дала нам ничего, чтобы хоть как-то знали предмет. На её уроках студенты вели себя вольно, делали что хотели. Ставила оценки не за знания, а по непонятной методике: — если у тебя по русскому «хорошо», то и по немецкому «хорошо», если – «плохо», то и по немецкому «плохо». Трудно было нам, молодым студентам учиться у таких преподавателей. Месяца два у нас не было преподавателя химии, наконец, появился взлохмаченный, неопределенного возраста, мужчина, но вскоре дирекция с ним рассталась — он был любителем похмелья.
Нравился нам преподаватель географии. Худощавый, верткий, знающий не только предмет, а и жизнь такой, какая она есть. Говорят, что он бывший беспризорник. Жил он один, бывал я в его квартире — это свалка книг, учебных и наглядных пособий, газет, журналов. Человек полезный для нас, студентов. Редактором стенной газеты был Алфёров, а географ был в редакции представителем от преподавателей.
XI Студенческая жизнь
В первое время обязанности директора исполнял все тот же Владимир Иванович, потом некоторое время был какой-то руководитель, последние два учебных года рабфаком руководил Орлов Григорий Иванович, 35 лет (?), совершенно лысый мужчина, пользовался авторитетом среди преподавателей и студентов. Чем я доволен пребыванием в рабфаке, что у меня не было свободного времени, пустых дней. С Гуськовым у нас была настоящая дружба. Он на четыре года младше меня, живой, веселый, довольно привлекательный парень. Учился хорошо, но «хромал» по русскому языку. С ним мы везде и всюду. Последний год учебы мы жили в здании рабфака, вместе с его сестрой, студенткой первого курса рабфака.
Я с головой окунулся в студенческую жизнь. Участвовал в выпуске студенческой газеты, в струнном и художественном кружках, по силе возможности занимался спортом. Научился ходить на лыжах, особенно увлекся волейболом, но никогда не играл в футбол, неплохим был стрелком, хорошо бегал, прыгал, легко сдал нормы ГТО и «ворошиловский стрелок». В струнном кружке играл на балалайке, выступал в музыкальном кружке вместе с гитарой. Хорошо зарекомендовал себя артистом в художественной самодеятельности, часто играл главные роли, однажды сыграл даже Марата. Выступал со своими стихами. В общем, жизнь была заполнена до краев.
Увлекся поэзией Маяковского, о Есенине почти ничего не знал. Только еще в 1928 году, когда мы жили на кордоне в Мирной Долине, мы ездили в БЛТ (бармашинский лесной техникум) на вечер самодеятельности студентов на тему: «ты жива еще моя старушка», а Есенин был тогда запрещен. Был и я членом поэтического кружка, которым руководил замечательный преподаватель русского языка и литературы Сергей Михайлович Емельянов, серьезный пятидесятилетний мужчина. В кружке этом участвовали и выступали со своими творениями Костин, Журавлев, я и ещё человека два.
XII Обман Вениамина
Поскольку мы считались второкурсникам, программа была за второй курс. Учебный год прошел, а для студентов третьего курса наша группа не годилась, хотя все сдали переводные экзамены. В том же 1933 году был приём на второй и первый курс рабфака. Наша группа называлась группой «А», а вторая – группой «Б». Сейчас трудно осмыслить, как я сдавал переводные экзамены. Главное, конечно, это преподаватели, и особенно Эла Эльфовна, которые относились ко мне доброжелательно, видели во мне положительного, старательного, серьезно относящегося ко всем делам, особенно к учебе.
Вместе с нами учился Карпов Иван. Его старший брат работал инженером на медеплавильном заводе. В то время проходила чистка кадров и брат Карпова был обвинен в каком-то чуть ли в антигосударственном преступлении. По этой причине Карпов был исключен из рабфака. Зимой 1932-1033 года я как-то оказался на перевыборном собрании геологоразведочной партии, и там услышал фамилию Мартемьянов Вениамин. Я сначала не поверил, что это мой дальний родственник, сын щучинского купца Мартемьянова Андрея Яковлевича, причём эта кандидатура характеризовалась как человек, вышедший из бедной семьи.
Ох, и возмущен был я этой несправедливостью! Правда, ничего плохого о его отце я не слышал, только положительное, но зачем же обман? И я написал в президиум собрания записку о том, знают ли они, что Мартемьянов, о котором идет речь, вовсе не бедняк, а сын бывшего купца. И этот случай для меня сыграл плохую роль. Нет, меня не преследовали, за мой поступок никто не угрожал, никого никуда не вызывали, все было тихо, я продолжал учиться, а тот, о ком речь — работать. Получилось-то вот что. В рабфаке была парторганизация и я, по совету Сафрона Павловича Погосова, мужа моей старшей сестры Татьяны, участника Гражданской войны, члена компартии, падал заявление о приёме меня в её члены. Время шло, а о судьбе заявления ни слуху, ни духу.
Только через год от знакомого студента — коммуниста я узнал, что стоял вопрос о моём исключении из рабфака за то, что я чуждый элемент, выходец из купеческой семьи Мартемьяновых. Была, конечно, проверка. В то время в Карабаше жил мой старший брат Анфим, его тоже проверяли и, так как ничего не подтвердилось, меня оставили в покое. А я не стал повторять свое заявление. Конечно, я проявил малодушие, никчемную гордость.
XIII Условия жизни…
В молодые юношеские годы хочется всем закаляться. Я обливался холодной водой, занимался физическими упражнениями, всем укладом жизни старался быть с коллективом, среди друзей по интеллекту и интересам. Студенчество очень сильно повлияло на моё развитие, было могучим стимулом всего положительного в дальнейшем моём существовании. Я очень положительно относился к Васе Алфёрову, нашему редактору стенгазеты. Он учился на год старше нас. Небольшого роста, с всегда улыбающейся физиономией, с белёсыми волосами и бровями, с полным привлекательным лицом, он как бы притягивал к себе собеседника. Учился он средне, но был одним из самых активных студентов.
Гуськов Петя. Петр Романович. Это был мой друг, с первого до последнего дня учебы в рабфаке. Умер в1982 году в Петро-Павловске. Хорошими друзьями группы «А» были: Кашин Анатолий, Силантьев Николай, Васильев Мамет. Дружбу вели с девушками Татариновой, Поповой, Михеевой. Во время летних каникул мы с Гуськовым решили поехать в Вятскую область, подзаработать. Весной туда уехали мой брат с семьей и Борис тоже с семьей. Время было тяжелое, карточная система давала полуголодное существование, Анфиму и Борису кто-то посоветовал, что там хорошо и они, забрав свои семьи, весной уехали туда, испытать своё счастье.
К этому времени у нас с Тоней было начало любви. Целовались, даже вместе спали, до серьёзного не доходило. А ведь, если представить себе, что у нас будет ребенок, тогда прощай учеба. Вот и жили мы, не обижая друг друга. Мы с Гуськовым уехали, а Тоня осталась.
Конечно, мало что мы заработали на уборке сена в совхозе, приходилось часто носить сено руками, жили вместе с семьей Бориса, в бараке, в котором жили несколько семей и две девушки 18-20 лет, практикантки из техникума. Мы однажды ходили на игры молодежи в селе, первый и последний раз, потому что все эти вечера проходили с драками. И верно, когда мы пришли на вечеринку, местные парни затеяли драку, мы ушли восвояси и больше туда не ходили. Интересно, в той области в то время парни ходили в лаптях. Как все же бедна Россия!
В первый учебный год (1932-1933) мы не имели студенческого общежития. Многие студенты жили в своих квартирах, другие у знакомых, третьи — где придется. К началу 1934 года нам дали общежитие, но оно во всех отношениях оказалось непригодным, что-то вроде барака с маленькими комнатушками с большими щелями. Прожили мы в нем не более месяца. Потом в наше распоряжение был выделен деревянный двухэтажный дом по ул. «Освобожденный край» — центральной улице Карабаша. Светлое, по четыре-пять человек на комнату. Девушки разместились на первом этаже, парни — на втором. Напротив общежития — почта, а рядом площадка для игры в волейбол.
XIV …и отдыха
Зимой 1933-34 года меня и Гуськова снабдили путевками в Магнитогорский дом отдыха. С чего это ради! Учились мы так себе, особенно я. И вот тебе путевки, да еще в каникулярное время. И вот мы поехали, отдохнули хорошо, питание хорошее и вдоволь. Здесь я впервые в свои 24 года встал на лыжи. В Щучинске до 30-х годов о них не имели никакого представления. Были у нашего свата Кириллова самодельные короткие и широкие для охоты лыжи. Там впервые, после нескольких падений, я стал лыжником.
В ту осень нас отправили в Аргаянский район на уборку картофеля. Жили в шалаше, загорали. Вообще сельский труд дает большую закалку. Всё время на свежем воздухе, здоровая пища, правда, одна картошка. Были мы там неделю. Наши парни в свою очередь работали на медеплавильном заводе по выбиванию «козла», очень тяжелый труд. Потом чуть не месяц работали на Ворошиловском руднике.
Мы с Гуськовым ещё теснее сдружились, никогда не заикались, чтобы выпить, оба не курили. Я ждал письма от Тони, но она молчала…
Василий и Антонина
(год неизвестен)
