Из воспоминаний Мартемьянова Василия Семеновича.
(16.02.1909 – 02.08.1995)
Военкоматом я был вызван 20 апреля. После формальной врачебной комиссии, которая признала меня годным, я зашел к Анфиму. Он уже знал результат и сказал, что меня призвали не в Красную Армию, а в трудовую. Это известие меня обидело. В то время Трудовая Армия считалась чуть-ли не позорным местом, вроде заключения. В нее отправляют вроде бы неполноценных людей. С таким известием я приехал домой. Тоня, конечно, в слезы и действительно, завяз я в этом селе и в этой ситуации, и что дальше? Тем более взаимоотношения с хозяйкой были не лучшими, а теперь еще уезжаю неизвестно куда.
Посоветовавшись с Тоней, мы решили, что ей с детьми лучше всего переехать в Щучинск, к родителям, хотя у них уже жила Катя с детьми. Тоня немного успокоилась, все -таки путь мой лежал не на фронт, а в Караганду, о чем я узнал от Анфима. Школьные дела я сдал молодой учительнице и 23 апреля, посадив свою семью, мы поехали в Щучинск.
Весна в тот год была поздняя, снег еще держался крепко. Снова мы заехали к Анфиму. На мои проводы пришел дядя Павел. Плохи его были дела, остался один со старухой, Старший сын Митрофан, в осажденном Ленинграде, от Василия нет вестей. 24 апреля собрали нас, около сотни мужских «отбросов» в здании старой казахской школы (теперь ее нет и в помине), повели на вокзал, посадили в пассажирский поезд и поехали мы в Караганду.
Вместе со мной златопольцев было девять человек. Старшим группы был назначен Куролес, откуда он появился в Златополье, я не знаю. На следующее утро мы прибыли в Караганду. Встретил нас представитель Новошахт, пересадил в другой поезд и повезли нас в новую Караганду, в 10 км. от старой. Здесь, в Михайловке, на краю села было общежитие с чистыми простынями, тумбочкой у кровати и, словно по заказу, комната на на десять человек. Комендантом этого общежития была немка, как оказалось, жена начальника шахты. Потом нас опять осматривали врачи и были удивлены, что из-за руки меня не взяли в армию. Вечером мы сходили в баню а потом в столовую, где угостили супом и чаем, конечно, без хлеба, на большее надо иметь продовольственные карточки. Завтра нам еще дали день на личные дела.
Из нашей группы в шахту загнали троих, в том числе и меня. Кто-то остался на поверхности, кто-то заболел, а вот трое вообще отказались работать в шахте, их занесли в особый список и на второй день отправили на Урал, где условия были еще хуже. Ночь провел беспокойно. Утром нам выдали карточки, мне, как шахтеру, полагалось 1 кг. хлеба ежедневно, а на месяц масло, сахар, крупа и другие продукты. Впоследствии карточки от столовой убрали и прикрепили к магазину. Готовили на кухне, каждый прикупил себе котелок, кастрюльку и готовил себе сам, что хотел — и экономия была, можно было прикупить селедку или сладости. Было удобно.
В забое Кириллов с отбойным молотком, а я с совковой лопатой, грузить породу в вагонетку. В забое, под потолком горит тусклая электролампочка. Кириллов стал привычно действовать молотком, от шума которого заложило уши. Неприятно! Я отбрасывал породу от забойщика и грузил ее в вагонетку. Просто и эффективно. Наше дело было не только долбить породу, но и крепить проходку, вагон надо было поднимать на поверхность, подбирать лес для крепления, пилить его согласно размерам, спускать его на место работы. За смену это приходилось делать дважды, а то и трижды. График работы был трехсменный, по пять дней. Следующие пять дней мы будем работать во вторую смену, затем в третью и так далее.
Для меня лучшей сменой была вторая. Обеды брали с собой. Я брал хлеб с маслом, сахар, какой-нибудь суп в бутылке или кашу. Кириллов всегда приносил бутылку молока, у него своя корова. Был женат, имел двух детей. Парень был спокойный, на хорошем счету у начальства. Зарабатывал я тогда 400-500 рублей, Кириллов, конечно, больше. Летом 1942 года эти деньги что-то значили.
В поселке была библиотека с небольшим читальным залом. Я записался и стал брать книги домой, а иногда засиживался в читальном зале за книгами, газетами, ходил на лекции, которые иногда проводились в одном из клубов Новой Караганды. Мои товарищи смотрели на это скептически. Но я на это — ноль внимания. Письма домой писал два-три раза в месяц, получал тоже регулярно.
И вот письмо, которое меня очень обрадовало, Семья переехала к матери Тони и их там стало с детьми 9 человек в одной комнате. Тоня поступила на работу в ФЗО (фабрично-заводское обучение) кастеляншей, там же работала и Катя. Писали, что Борис, муж Кати получил легкое ранение в руку и сейчас находится в Новосибирске в госпитале, от Бориса сына Анфима вестей пока нет. В эти дни повстречал Нюру, двоюродную сестру, дочь дяди Павла и троюродного брата, Василия Федоровича. В июле я опоздал на работу на 20 минут. Дело в том, что был на барахолке, выбирал себе обувь, и не уложился во времени. За это меня осудили, как злостного нарушителя трудовой дисциплины с вычетом из зарплаты 20 % на 6 месяцев в пользу государства. Домой я об этом не писал. Что плохо — я начал курить.
