Из воспоминаний Мартемьянова Василия Семеновича.
(16.02.1909 – 02.08.1995)
Вот я и в Златопольской школе. Знакомлюсь с учителями, директором. Сорокалетний Тишко Трифон Илларионович, оказывается учился вместе с Анфимом, знает моего двоюродного брата Антонина. Есть люди, с которыми сразу находится общий язык и сразу становиться ясно и понятно. Таков был Тимко, очень живой человек, за словом в карман не лез, прямой, несколько нервный. Имел свой двор, двух детей, жену и жил в невзрачном домике. Был коммунистом и это звание он заслужил как настоящий честный ленинец, что подтвердилось в его дальнейшей судьбе.
На квартиру мы устроились у 36-летней красноармейки Дегтяревой Федоры, у нее пятистенный дом, нам уступила горницу, а сама с трехлетней дочкой осталась на кухне. Ее муж работал кузнецом в колхозе и еще в июле был мобилизован и с тех пор вестей от него не поступало. Школьный коллектив состоял в основном из молодых женщин. Из мужчин, кроме меня и директора был парень Николаенко, как и я, белобилетник — застаревшая язва желудка. Я же считал себя здоровым — у меня была искривлена правая рука, что не позволяло производить физическую работу.
На фронте дела шли плохо, но несмотря на это мы все верили в мудрость Сталина и были убеждены — победа будет за нами. И хотя никто из нас не выписывал газет, радио не было, мы, почему-то были в курсе всех, или почти всех, событий на фронте. Каждую неделю я ездил на школьной лошади за мукой для учителей, в субботу бывал часто на базаре -покупал свиные головы как наиболее полезный продукт во многих отношениях. Все-таки в первую военную зиму с продуктами было неплохо. Всегда бывал у брата Анфима. Хотя ему было 43 года, в армию его пока не брали в основном из-за добросовестного выполнения работ по военкомату, усидчивости и пожалуй главное — каллиграфическому почерку, которым он обладал. Подобный почерк у моего внука Леонида, сына Анатолия. Сын Анфима, Борис был на фронте с самого начала.
К зиме уже кое-кто из горожан получил похоронки. У ученика второго класса нашей школы вернулся отец, раненый. Еще в сентябре стали прибывать поволжские немцы. Отношение к ним было неоднозначно: кто-то презирал, кто-то был равнодушен. В одно из воскресений у Анфима я застал его бывшего товарища по работе, уроженца села Дорофеевка, не помню фамилию. Он уже понюхал пороху, был ранен и освобожден подчистую. За бутылкой водки, которую он принес с собой, он рассказал об ужасах войны, как наступали, как удирали от немцев, как раненый провалялся месяц в госпитале.
После такой информации настроение сразу упало и захотелось на фронт, бить врага, но и дома были проблемы. Так как мы с хозяйкой договорились, что горницу я должен был отапливать сам, то опять же в воскресенье мне нужно было ехать в лес за дровами или валежником. Колхоз, правда, давал быков. А зима была снежная, сугробы были большие. Но как бы трудно не было, я успокаивал себя тем, что как на фронте в такую же зиму в землянле или окопе надо было не только выжить, но еще умудриться наступать. Возникала ярость на Гитлера и фашистов и с остервенением рубил, колол, грузил дрова и по глубокому снегу вез их домой.
В эту зиму я почти ничего не читал. Жили мы неплохо, колхоз каждый день выдавал на детей 2 литра молока. Жена и дети были относительно здоровы. Жизнь шла своим чередом. Радостно встретили сообщение о разгроме немцев под Москвой и наступлении наших войск. Возросла уверенность в победе. Эта победа была первой ласточкой. И много еще городов и сел было под игом оккупантов. Тяжело было Союзу. А наши союзники продолжали восхищаться нашим народом, его героическим сопротивлением, а сами ничего не делали для открытия второго фронта.
Наш колхоз «Строитель» считался одним из лучших в районе. Колхозники не бедствовали, кое-что получали на трудодни, у них большие приусадебные участки, картофель, овощи свои. Тоня познакомилась с соседкой напротив, та частенько забегала к нам со сладостями для ребятишек. Часто общались и с председателем колхоза Дегтяревым Евсеем, он помогал во всем. В школе тоже было все нормально.
В середине января 1942 года меня впервые повесткой вызвали в райвоенкомат. В Щучинск я поехал верхом на колхозной лошади. Оставив лошадь у Анфима, я явился в военкомат. Пожилой мужчина посмотрел мой «волчий » билет, потребовал военный билет, у меня его, естесственно, не было. Со словами » вот олухи» он с билетом пошел к начальству. Вернулся минут через десять, возвратил мне удостоверение и сказал, чтобы я ехал домой и продолжал работать. Дома успокоил Тоню и продолжал работать.
Второго или третьего марта проводили на фронт Тимко. Остались жена и четверо детей. Как жить? Приказом РОНО директором был назначен я. Приезжал зав. РОНО Белусов. А вскоре и его, Белусова, призвали в действующую Армию. К слову в 1946 году Белусов вернулся в Щучинск в чине майора и работал в Боровском поссовете. Директором школы я проработал всего ничего, 27 апреля того же года мне принесли повестку, только не в Красную Армию, а в трудовую.
